Клуб прихильників Харукі Муракамі

[ODZER]

Ще один з останніх творів Муракамі (2008)

О чем я говорю, когда говорю о беге

(Hashiru koto tsuite kataru toki ni boku no kataru koto)

Впервые на русском - новая книга самого знаменитого мастера современной японской литературы, собрание, по его словам, “зарисовок о беге, но никак не секретов здорового образа жизни”. С той же фирменной легкостью и недосказанностью, виртуозно балансируя на грани бытового очерка и аллегории, Мураками фиксирует свои размышления о беге, приобретающем в силу ежедневного повторения “некую медитативную сущность”.

Скачать О чем я говорю, когда говорю о беге: http://www.readfree.ru/site/book/C1102/

[ODZER]

В 2010 вийшла книга "Радио Мураками".

Поки ще не читав, ось анотація:

Эта книга родилась из собрания еженедельных колонок, написанных автором для популярного модного японского женского журнала "Ан-ан".

В своих изящных эссе с фирменной легкостью и недосказанностью, виртуозно балансируя на грани бытового очерка и аллегории, Мураками рассуждает о ресторанах и одежде, о коллекционировании виниловых пластинок и фильме Вима Вендерса "Клуб "Буэна-Виста", о кошках и феминизме, о пончиках и вечернем бритье, о беге трусцой и безотчетной нелюбви к гольфу.

Оглавление

• О костюмах
  
• Музыкальное питание
  
• Вечер в «ристоранте»
  
• Сжигаемо
  
• Куда идет Котояма-сан?
  
• Угорь
  
• В небе над Родосом
  
• Морковка-сан
  
• Сложные взаимоотношения сладкого и острого
  
• Прежде чем прыгать, неплохо бы и осмотреться
  
• Облади-облада
  
• Сиди дома и вари спагетти!
  
• Яблочное настроение
  
• Музыка для голубцов
  
• Самоубийства котов и кошек
  
• Люблю сукияки
  
• Футомаки и бейсбольный стадион
  
• События тридцатилетней давности
  
• Мир — как магазин старых пластинок
  
• Щенок под пальто
  
• Я испугался Вирджинии Вульф
  
• Вечернее бритье
  
• Пончики
  
• Эстампы
  
• Куча проблем
  
• Докучливый перелет
  
• Медовый месяц с короккэ
  
• Научить не могу
  
• Эх, не везет!
  
• Отчего люди любят «ленивые суси»?
  
• Дикое зрелище
  
• Под чистым полем
  
• Сказка о маленьком рогалике
  
• Карманный транзистор
  
• «Кровавая Мэри» в небесах
  
• Белая ложь
  
• Странный зоопарк
  
• И так сойдет
  
• Дядечка Пи
  
• Сапсан из Центрального парка
  
• Так бывает с влюбленными
  
• Хорошо, когда есть вагон-ресторан
  
• Ох уж это долголетие
  
• Странное происшествие в антикварной лавке
  
• Без ссор, без драки
  
• Плачь обо мне, ива
  
• Весы
  
• Что хорошего в этом гольфе?
  
• Была бы дорога
  
• Прощание
  
• Послесловие
  
• Аюми Охаси . История одной журнальной публикации
  

[ODZER]

Сборник рассказов "Токийские легенды" , 2005 год

Сборник рассказов самого знаменитого мастера современной японской литературы, своего рода коллекция таинственных городских легенд. Здесь призрак серфера, погибшего от зубов акулы, бродит по гавайским пляжам, благополучный отец семейства таинственно исчезает между двадцать четвертым и двадцать шестым этажом высотного дома, перекати-камень в форме почки имеет собственные намерения, а обезьяна из района Синагава охотится за чужими именами.

Содержание

• Случайный путник .Рассказ
  
• бухта Ханалей .Рассказ
  
• Где бы оно ни нашлось. Рассказ
  
• Перекати-камень в форме почки .Рассказ
  
• Обезьяна из Синагавы Рассказ.
  

[Tomagawk]

Можу віддати самодрук на А4 "Мой любимый спутник", кого зацікавить в ПМ.

[ODZER]

Прочитав два тома роману "1Q84".

Сюжет закручений ліхо.

Багато мотузочок, сюжетних ліній поступово чудернацько взаємопереплітаються.

Читаєш, і тебе поступово, як в водоворот, затягує.А в середині другого тому різкий вибух.

В деяких прийомах автор повторюється, але , на цей раз він перевершив сам себе.

Досить сильно звучить містична нотка.

От ,лишень, невловимого муракамовського "між строк", те що зачіплює струнки серця, я відчув мало...

На самом интересном месте... Третій( і , швидше, не останній) том ще не виданий..

[ODZER]

МОСКВА, 20 июн - РИА Новости.

Новый роман культового японского писателя Харуки Мураками "1Q84" о любви мужчины и женщины, проживающих в 1984 году в Токио и сталкивающихся с религиозной сектой, которая старается поработить психику людей, выйдет в начале июля в России, рассказал РИА Новости переводчик книги Дмитрий Коваленин.

Российские поклонники Мураками в скором времени смогут приобрести сразу два тома нового романа "1Q84", вышедших в Японии в 2010 году. Третий том еще на русском еще не вышел, но как и в японской версии, первые две книги могут читаться как самостоятельный двухтомник.

По словам Коваленина, японцы буквально смели весь первый тираж этих книг, и на родине автора уже пошло переиздание. И это при том, что, по замыслу Мураками и издателя, ни перед выходом книги, ни после не было ни одного рекламного сообщения.

"Это роман о любви мужчины и женщины. Они пересеклись в 11 лет в очень сложный для них обоих момент и обменялись рукопожатием, которое потом станет некой точкой отсчета всех их действий и поступков. Когда им уже по 30 лет, воспоминание об этом рукопожатии постоянно бьет им на подкорку и заставляет совершать какие-то необъяснимые действия", - рассказал переводчик, отметив, что вообще-то сюжеты книг Мураками трудно поддаются пересказу, потому что автор пишет о внутреннем мире героев и обращается к подсознанию читателей, не забывая и о том, что вокруг есть жесткая реальность.

Собеседник отметил, что в новом романе Мураками часто цитирует произведение Чехова "Остров Сахалин". Он упоминает исконных жителей острова, которые не могли ходить по проложенным русскими дорогам, зато прекрасно ориентировались на лесных тропинках. Эта особенность островитян стала для Мураками образом современных людей, которые не хотят больше ходить по проложенным кем-то дорогам, не хотят жить по штампам, но стремятся найти себя и свой путь.

Коваленин, переведший на русский язык много книг японского автора, считает, что его произведения - это своеобразная психотерапия для современного читателя, помогающая почувствовать гармоничное существование наших внешнего и внутреннего "я".

"Мураками заставляет нас почувствовать, что мы представляем собой набор чужих штампов. Он предлагает очистить от них голову, но тогда возникнет пустота, которую дзен-буддисты называют "ма": ее надо чем-то заполнять. И вот тут человек начинает ощущать свой внутренний мир, и всплывают подчас непонятные даже самому себе ситуации, вроде рукопожатия героев романа", - пояснил переводчик.

Он рассказал, что Мураками, как потомственный дзен-буддист, - отец и дед писателя были практиками дзен - всегда оставляет в своих произведения пустоту ("ма"), которую предлагает наполнить читателю собой, своими мыслями.

"В подсознание выходить очень опасно, но автор выводит такое правило: ты не должен забывать о реальности, но и не можешь забывать о своем внутреннем мире, нельзя следовать только дорожкой, которую тебе нарисовала "внешняя" жизнь", - уточнил Коваленин.

По его словам, в 2011 году Мураками написал третью книгу про тех же героев, причем, как и две предыдущих, она заканчивается словами "конец книги", в то время как в Японии есть книжный стандарт - "конец романа".

"То есть, не факт, что и третий том - окончание романа. В одном из японских изданий мелькнуло маленькое интервью с писателем, где он признался, что сам для себя еще не решил - последний ли это том. Особенно интересно, что во многих своих произведениях Мураками так или иначе упоминал роман Пруста "В поисках утраченного времени", который состоит из 17 томов. Может, он решил состязаться с французским классиком?", - отметил собеседник агентства.

Коваленин сейчас переводит на русский язык третью книгу "1Q84", планируется, что она выйдет в России в конце года.

По итогам прошлого года, первые два тома "1Q84", вышедшие в японском издательстве "Синтёся", стали безусловным лидером среди бестселлеров года с общим уровнем продаж в два миллиона экземпляров. Причем первый миллион был продан всего через две недели с начала продаж. Тираж третьего тома книги Харуки Мураками "1Q84" достиг одного миллиона экземпляров всего за 12 дней с начала продаж.

ТОКИО, 16 апр - РИА Новости, Ксения Нака.

Третий том книги Харуки Мураками "1Q84", продажи которого начались в пятницу в Японии, вполне может стать новым бестселлером с самого начала продаж, передает корреспондент РИА Новости.

После настоящего "бума" Мураками, сопровождавшем продажи первых двух томов книги, читатели с нетерпением ждали выхода третьего тома.

Многие токийские книжные магазины в виде исключения начали продажу еще до открытия магазина: с семи часов утра они выставили прилавки прямо на улице перед входом. Несмотря на ранний час, у прилавков образовалась очередь.

Определенную роль в ажиотаже, сопровождавшем продажи первых двух томов, сыграла грамотно проведенная пиар-компания. До самого момента начала продаж содержание книги и даже краткая сюжетная линия оставалась неизвестной как для покупателей, так и для критиков. Это оказалось неожиданным и интригующим фактором в потоке информации, ежедневно обрушивающемся на потребителя. Такая же политика таинственности сопровождает и начало продаж третьего тома книги.

Если обычно книги из типографий направляются в магазины в пластиковых упаковках, то на сей раз они были предварительно уложены в картонные коробки и запечатаны пластиковой пленкой. Таким образом, не только содержание, но обложка до пятницы была известна только узкому кругу людей, имеющих непосредственное отношение к изданию книги.

По итогам прошлого года, первые два тома "1Q84" стали безусловным лидером среди бестселлеров года с общим уровнем продаж в два миллиона экземпляров. Причем первый миллион был продан всего через две недели с начала продаж.

[ODZER]

Ланч с FINANCIAL TIMES. Интервью Харуки Мураками

"Когда шестифутовая жаба посетила дом токийского банковского служащего, они обсуждали дела за чашкой горячего зеленого чая" (из рассказа Х. Мураками "Жаба, которая спасла Токио", 1999. - Д.К.). Мураками рассказывает, как тощий клерк возвращается домой и, обнаружив у входа в дом огромную амфибию, застывает у входа с пакетом свежих овощей и банкой консервированного лосося под мышкой.

Мураками - самый популярный из ныне живущих японских писателей - любит писать о еде. Страницы его романов подчас напоминают ресторанные обзоры или кулинарные книги. Если герои пьют виски - нам сообщают марку. Если едят пиццу - мы точно знаем, с чем. Перед тем как сгинуть навеки в мире своего подсознания, герой романа "Страна Чудес без тормозов" со своей ненасытной подругой продираются сквозь меню итальянского ресторана.

Я волнуюсь, оказавшись лицом к лицу с Мураками, который так редко дает интервью. Перед нами - изящно сервированный стол с закусками и палочками для еды. В отличие от своих персонажей, которые без разбора поглощают американскую, итальянскую или французскую еду, он выбрал тихий японский ресторан "Тамасака" в глухом токийском переулке. Мы сидим в отдельном кабинете, отделанном деревянными панелями.

Он сидит на подушке, ноги при этом держит под столом (японская уступка западной позе) - и объясняет, почему еда играет такую важную роль в его произведениях. Беседа идет на английском, которым он в совершенстве овладел за годы жизни в Европе и Америке. Мураками говорит, что кулинарные предпочтения его персонажей необязательно совпадают с его собственными. "Просто мне нравится детально описывать вещи. Иногда - еду, иногда музыку или одежду", - он проводит рукой по темно-синему, наверняка известного брэнда костюму. ""Чего я не хочу описывать, так это характер, личность".

Нередко его критикуют за столь пристальное внимание к незначительным деталям. Но в этом и суть его творчества. Этот мир слишком хаотичен, чтобы можно было понять, каковы люди на самом деле. Его герои - "нормальные люди, такие как вы и я", захваченные водоворотом современной жизни. "Мне кажется, мы все - англичане, американцы, японцы, китайцы - живем в хаосе, полнейшем хаосе, - продолжает он. - И мои истории - про обычного парня, который угодил в странную ситуацию".

Может, для того, чтобы не так остро воспринимать эту реальность, его персонажи не расстаются с банкой "Хайнекен" или стаканом "Джек Дэниэлс". В романе "Норвежский лес" (вышедшем в 1987 году и проданном в одной только Японии 4-хмиллионным тиражом), рассказчик беспрестанно напивается, чтобы избавиться от воспоминаний о своей больной девушке.

Но реальный Мураками, очень молодой для своих 54 лет, давно стал поборником здорового образа жизни - встает и начинает работать в 4 утра, регулярно бегает марафоны. Отвергает мое предложение выпить пива, собираясь поплавать после ланча, и потягивает то воду со льдом, то ячменный отвар. Большую часть времени его палочки лежат без дела на овальной тарелке. Лишь изредка, собираясь с мыслями, он подцепляет палочками что-нибудь из закусок - говяжьи рулетики с луком, сушеный инжир, кусочек сладкого омлета - и отправляет в рот.

Его герои питаются не столь изящно. И уж конечно, не поднимаются на рассвете. Эти неуверенные, меланхоличные бродяги, похожие больше на битников, чем на добропорядочных служащих, в корне противоречат стереотипу японца как отпетого работоголика.

Отчего герои его романов кажутся настолько "неадекватными"? Как отвечает их автор, с ранних лет он пытался откуда-нибудь сбежать, вырваться из общественных рамок, - сперва поглощал американскую литературу, потом, бросив учебу, работал в джаз-клубе и наконец совсем покинул страну. В этом его герои - вылитая копия его самого.

"Я был черной овцой в семье. Мои родители надеялись, что я вольюсь в Систему, устроюсь в большую компанию, женюсь на хорошей девушке, - рассказывает он, обмакивая кусочек сырого морского леща в соевый соус. - Но мне не нравилось японское общество. Мне было противно здесь жить. И я уехал".

Вместе с женой он восемь лет прожил заграницей, в основном в Штатах, где преподавал в Принстоне. "Но когда обрел свободу - не представлял, что с ней делать". Годами изучал Японию со стороны, пытаясь осмыслить, что же это все-таки значит - быть японцем.

Шанс разобраться ему представился в 1995 году, когда одно за другим случились землетрясение в Кобэ и газовая атака в токийском метро. "Этот год стал переломным для нашей страны". Не только потому, что экономическое чудо оказалось слишком хрупким. Но еще и потому, что сами японцы вдруг оказались способны травить смертельным газом себе подобных.

Он вернулся в Токио, чтобы "чтобы исследовать это в самом сердце Японии - своей, но ставшей чужою страны". Написал "Андерграунд" - блестящую подборку интервью с жертвами газовой атаки. И посвятил книгу тем, кто построил экономическое чудо, столь открыто им самим презираемое. "Я восхищаюсь ими, и одновременно они повергают меня в тоску, - говорит он. - Мне кажется, их жизни абсурдны. Они занимаются уничтожением, они уничтожают себя, понимаете? Они убивают два часа в день на дорогу до своих офисов и вкалывают от зари до зари. Это не по-человечески". Закрытая система секты "Аум" оказалась притягательной для многих. Как считает Мураками, "эти люди вышли из одной системы - и замкнулись в другой, которая показалась им правильнее". Но в итоге они совершили преступление, которому нет оправдания. "Мне кажется, мир становится полем битвы открытых и закрытых систем, - говорит он, вспоминая 11-е сентября. - Но хотя сам я принимаю доводы и тех, и других, в конечном счете мне придется занять сторону открытости".

Видимо, к подобному заключению его и привела трагедия в токийском метро. Именно там, в подземелье (часто - в буквальном смысле) разворачиваются психологические драмы его внешне легкомысленных героев, привыкших шататься по барам и одержимых бытовым потребительством.

Так, один из его персонажей обнаруживает прямо под Токио мир, населенный ужасными созданиями - жаббервогами. Другой герой большую часть книги проводит в непроглядной тьме колодца, а его разум путешествует через ужасы современного мира и свои же дурные предчувствия.

"Именно туда, в подземный мир, я погружаюсь, когда пишу", - рассказывает Мураками. Он настолько поглощен описанием своего творческого процесса, что совсем забыл о еде. Официант у нашего столика готовит набэ (густой суп в кастрюле на настольной плите. - Д.К.) из цыплят и дикого лука. Чашка горячего супа остывает, рядом - еще одна чашка с несъеденным рисом и тарелка с нетронутыми соленьями. Сушеную хурму со сладкими красными бобами адзуки - великолепное блюдо! - он даже не замечает.

"Концентрируясь на романе, я погружаюсь в одному лишь мне принадлежащее замкнутое пространство, в свою персональную тьму, - продолжает он. - И даже моя жена чувствует себя покинутой. Но дело в том, что в эти часы я и сам покидаю себя". Оперируя образами, которые он использует в "Хрониках заводной птицы" - одном из сложнейших своих романов - он описывает внутреннее устройство писательского сознания. "Есть основа, фундамент, а под ним - внутреннее основание, внутри которого - секретная дверь... Там - мрак, полный мрак. Хаос из лабиринтов. Но если ты готов к этому - когда-нибудь ты сможешь выбраться оттуда на поверхность... Вот где я оказываюсь, когда пишу".

Япония тоже заблудилась во тьме, считает он. Хотя и настроен более оптимистично, чем эксперты-экономисты. "Я считаю, что лопнувший "баббл" - экономический "мыльный пузырь" - благо для Японии. Когда мы были богаты, я ненавидел это общество. Оно было тупым и самонадеянным. Теперь мы все потеряли и не знаем, куда дальше двигаться. Но я считаю, что это очень естественно, и это здоровая тенденция".

В наши дни много появилось людей, работающих неполный день, избегающих жизненной установки "работа-прежде-всего". "Они выбирают свободу, у них есть собственное мнение. У них есть выбор. Мне кажется, чем больше у нас будет альтернатив, тем открытее станет общество в целом".

На четверть века старше тех, о ком он говорит, Мураками так или иначе остается глашатаем "освободившегося" потерянного поколения. Некоторые даже полагают, что его голос звучит настолько правдиво, что однажды он получит Нобелевскую премию. Сам он к этому не стремится, хотя признает, что стал "более влиятельной фигурой".

Три часа пролетело. Мураками уходит, дверь за ним закрывается, и я остаюсь один в пустой, тихой комнате. На столе - изумительная еда, к которой почти не притронулся один из величайших гурманов от литературы. Еще слышно, как он сходит по деревянной лесенке вниз, на первый этаж. И я представляю, как он спускаться все ниже и ниже - в свой темный мир под улицами огромного города.

[ODZER]

Прочитав "О чем я говорю, когда говорю о беге".

Мені сподобалось.Завдяки цій книзі можна краще зрозуміти автора, зазирнути в його внутрішній світ.

Своєрідний психологічний автопортрет Муракамі, в його специфічному стилі.

Те, що автор постійно на протязі 30 років займається бігом, був учасником 24 марафонських забігів( а це 42 км) і одного 100-кілометрового , та ще й активно займається тріатлоном, викликало в мене неабияку повагу.

[ODZER]

Прочитав " Земля обетованная" Муракамі.

Книга публіцистична, продовження "Подземки".

В "Подземці" інтерв"ю постраждалих від атаки заріном в токійському метро, вчиненої послідовниками секти "Аум Сенрікьо".

"Земля обетованная" - інтерв"ю у членів секти.

Якщо комусь сподобалась "Подземка" , то сподобається і ця книга.

[ODZER]

З величезним задоволенням прочитав "Радио Мураками"

Невеличкі мініатюрки, мікс-салат з абсолютно різних тем.

Справжні джазові імпровізації, майстерні, з іскрометним гумором.

Аплодую автору, рекомендую прочитати всім муракамістам.

Вирішив деякі з мініатюр тут викласти:

Щенок под пальто

В мире есть множество неприятных и ненавистных мне вещей, но больше всего я не люблю, когда меня фотографируют крупным планом. Сколько себя помню, я всегда недолюбливал свои фотопортреты. (Хотя, когда меня совсем не фотографируют, мне это тоже не нравится и я еще больше раздражаюсь.) В общем, если мне предлагают работу, для которой надо специально сфотографироваться, я, как правило, отказываюсь с самого начала. Но жизнь наша длинна и замысловата, как творческая карьера Пола Маккартни, и бывают случаи, когда отказаться просто невозможно.

Отвечаю на вопрос, почему мне не нравится мое собственное лицо на фотографиях. Потому что стоит мне посмотреть в объектив или даже в сторону фотоаппарата, как я — это происходит на уровне рефлекса — становлюсь невероятно серьезным и буквально застываю. «Расслабьтесь, — кричит мне фотограф. — Улыбнитесь!» Но я настолько напряжен, даже плечи напряжены, что улыбка, которую мне удается из себя выдавить, больше всего напоминает разминку актера, готовящегося изображать окоченевший труп.

Когда Трумен Капоте дебютировал как писатель, его фотопортрет на задней обложке был настолько (хочется сказать — патологически) красивым, что многие люди — особенно люди определенного склада — не оставили этого без внимания. Кто-то попросил Капоте поделиться секретом искусства красиво получаться на фотографиях. На что тот ответил: «Ну, в этом нет ничего сложного. Просто нужно быть прекрасным внутренне. Любой человек, полностью отдавшийся мыслям о прекрасном, выйдет на фотографии красавцем». Но в действительности это вовсе не так просто. Я сам не раз пробовал, и ничего у меня так и не получилось. Наверное, мистер Капоте в этом смысле человек исключительный.

Тем не менее, когда меня фотографируют с животными, даже я — весь из себя скованный и напряженный — получаюсь на снимке удивительно расслабленным. Кошка ли, собака, кролик или лама — это не имеет значения. Если животное находится от меня на расстоянии не дальше вытянутой руки, я способен на вполне естественную улыбку. Обнаружил это я совсем недавно. Представляете, один и тот же человек, — но в зависимости от того, есть рядом животные или нет, выражение лица у него кардинально меняется.

Я не хочу, чтобы меня считали симпатичным (а даже если бы и хотел, все равно непонятно, как это сделать), но, думаю, я бы не отказался прожить всю жизнь с таким спокойным выражением лица и с таким приятным настроением, которое у меня бывает, если рядом со мной есть какой-нибудь зверек. Есть такая детская песенка (ее исполняет Киоко Кисида), называется «Почему щеночек теплый». Я эту песню очень люблю. Стихи для нее написала Эрико Кисида.

Почему, почему щеночек мягкий?

Давай его спрячем под пальто.

Щеночек, крошечный щеночек.

Почему он мягенький такой?

Да. Было бы неплохо, если б я всегда мог чувствовать себя так, будто у меня под пальто спрятан маленький теплый щен. Но ежедневно носить щенка под пальто — это на самом деле испытание не из легких.

[ODZER]

А цю мініатюру можна присвятити пам"яті Стіва Джобса, засновника Аррle^

"Радио Мураками"

Яблочное настроение

Недавно я сходил на фильм «Правила виноделов» по роману Джона Ирвинга. Джон сам написал для фильма сценарий, за который, между прочим, был удостоен премии Американской академии киноискусства. Фильм, надо сказать, получился первоклассный. Мне очень понравилось. Все, что было в романе тяжеловесного, излишне поучительного, а местами просто скучного, в картину не вошло. Короче, авторы фильма сумели создать настроение.

На мой взгляд, особое очарование прозы Ирвинга кроется как раз в протяженности и некоторой занудности повествования, но о вкусах, как бы это выразиться… да вы и сами знаете. И хотя многие талантливейшие писатели, начиная со Скотта Фиццжеральда, Фолкнера и Капоте и заканчивая Раймондом Карвером, пробовали свои силы в Голливуде, тем не менее из всей писательской братии первым получил «Оскара» именно Джон Ирвинг. То есть до него практически ни одному писателю не удалось, взявшись писать сценарий по своему произведению, довести это дело до такого счастливого финала. Но теперь злые чары разрушены, и это действительно знаменательное событие. Я, например, ужасно этому рад!

Как я уже сказал, фильм был очень интересным и доставил мне большое удовольствие, но должен вам признаться, что во время просмотра меня ни на секунду не отпускало навязчивое желание съесть яблоко. Оно и понятно. Ведь действие в фильме в основном происходит в яблоневом саду, и то и дело в кадр попадают аппетитнейшего вида яблоки. Как тут не поддаться искушению? Сначала на периферии сознания мелькнула мысль: «Эх, вот бы яблочка сейчас», а потом я и сам не заметил, как это вышло, но только чувствую: глотаю слюни и думаю лишь о яблоках. Я уже не помню, когда мне в последний раз так сильно хотелось съесть яблоко. Так что любители яблок (а среди них, кажется, плохих людей не может быть по определению) просто обязаны посмотреть этот фильм!

Лично я люблю, чтобы яблоко было твердым и кислым. Из японских сортов предпочитаю «когяку» («рубин»), а когда жил в Бостоне, ел исключительно яблоки сорта «макинтош».

«Макинтош» (японское название «асахи», «утреннее солнце») — один из самых дешевых сортов. В любом супермаркете за несколько долларов можно купить огромный пластиковый мешок этих яблок. Что я, собственно, и делал. Ел я эти яблоки каждый день, и они мне нисколько не надоедали. Иногда я готовил салат из очищенных яблок с сельдереем. И теперь, когда я вспоминаю о своей жизни в Бостоне, первое, что возникает у меня перед глазами, — гладкие, темно-красные бока яблок «макинтош».

И можно даже подумать, что именно поэтому, хотя вовсе и не поэтому, я всегда пользовался — да и теперь пользуюсь — компьютером «Макинтош». Кстати, название яблок по-английски пишется как «Mcintosh», а название «яблочных» компьютеров — «Macintosh». Это специально так придумано, чтобы торговые марки отличались.

Утром я встаю, иду на кухню, а оттуда, зажав в руке яблоко, — прямиком в кабинет. В кабинете я — долгим нажатием на кнопку — включаю свой «Мак», отмеченный фирменным значком яблока, и в свете утренней зари жду, пока загрузится операционная система. Жду и жую красное кислое яблоко. А в голове зреет мысль: «Сегодня тоже надо постараться и написать что-нибудь стоящее».

Вот так и живем.

Я не могу сказать ничего плохого про «Windows», но менять на него свой «Мак» пока не собираюсь. К тому же, «Майкрософт» не ставит на свои компьютеры «яблочные» значки.

[ODZER]

Радио Мураками

Вечер в «ристоранте»

В один особенный вечер с одной особенной женщиной я отправился в одно элитарное заведение в Аояме, специализирующееся на итальянской кухне, — в программе был ужин вдвоем. В общем, я просто хотел сказать, что мы с женой решили отметить годовщину нашей свадьбы. Короче, скука смертная. Или не скука? Ну да неважно…

Тихое такое заведение. Между столиками много свободного пространства. Карта вин внушительных размеров, и к ней сомелье — очень соответствующий образу сомелье. Белоснежные скатерти и свечи. И никакой музыки. Звуковым фоном — приятная тишина и наш задушевный разговор.

На ужин нам подали телячью котлету (правильную!) в североитальянском стиле. Ну вот, надеюсь, вы уже смогли прочувствовать общую атмосферу? Одним словом, выпендрежный такой «ристоранте». И цены не низкие — в подобное заведение часто не походишь.

Через несколько столиков от нас сидела молодая пара. Собственно говоря, мы с ними были единственными посетителями — вечер только начался. Мужчина на вид чуть моложе тридцати. Женщине, должно быть, лет двадцать пять. У обоих правильные черты лица, одеты по-столичному прилично. Они производили впечатление модной и изысканной пары.

Мы с женой выбрали вино, сделали заказ и, пока ждали заказанного, невольно слышали (а что поделаешь? — доносятся голоса, и все тут) разговор тех двоих. Довольно быстро нам стало ясно, что они, как говорится, находятся на пороге новых и очень близких отношений. В содержании их беседы не было ничего примечательного — обычная светская болтовня, однако по интонации можно было догадаться о многом. Ну и к тому же я в некотором роде писатель и, значит, читаю в сердцах людей. Мужчина думал что-то вроде: «Ну вот, еще немного, и предложу ей…» Женщина думала: «Наверное, надо согласиться…» Если не произойдет ничего непредвиденного, то после ресторана они поедут куда-нибудь, все равно куда, лишь бы там их ждала удобная кровать. Я прямо-таки видел белесое облако феромонов, покачивающееся над их столиком. А над нашим, понятно, почти ничего не покачивалось — все-таки тридцать лет семейной жизни. Но посмотреть со стороны на молодую счастливую пару было все равно приятно.

Впрочем, эта прелестная и многообещающая атмосфера в буквальном смысле слова улетучилась, как только подали «примо пиато». Звук, с которым молодой человек принялся втягивать в себя спагетти, я бы назвал чавкающим хлюпаньем. В жизни не слышал такого душераздирающего звука! Простите мне мою метафору, но, должно быть, с таким хлюпаньем открываются и закрываются врата ада, отмечая смену времен года. Услышав это, все застыли в ужасе — и я, и моя жена, и официант с сомелье. И молодая женщина за столиком тоже застыла, как изваяние. Мы разом задохнулись, потеряли дар речи. И только виновник всего этого, молодой, хорошо одетый мужчина, нисколько не смущаясь и даже, я бы сказал, лучась довольством, продолжал поглощать спагетти, ни на секунду не переставая хлюпать.

Интересно, что с ними стало в дальнейшем, с этой парой? Временами меня волнует этот вопрос. Даже теперь.

[ODZER]

Радио Мураками

Куда идет Котояма-сан?

Однажды, описывая нечто трудновыполнимое, я выразился метафорически. «Это почти так же сложно, как научить кошку давать лапу», — написал я тогда, и после этого получил кучу электронных писем, что, мол, «моя-то кошка дает лапу запросто». Ну надо же! Кто-то даже написал, что если терпеливо и систематически обучать животное во время кормления, то давать лапу научится любая кошка. В моей жизни было немало котов и кошек, однако, как мне кажется, никому бы из них не пришлась по душе подобная муштра, ну и, кроме того, мне самому ни разу не приходило в голову заняться чем-нибудь подобным.

Кот для меня прежде всего добрый товарищ и в некотором роде равноправный партнер, так что дрессировать его — это как-то не по мне. Скорее мне хочется, чтобы Котояма-сан (давайте его персонифицируем и будем называть именно так) жил достойной жизнью. При этом я вовсе не утверждаю, что коты, дающие лапу, никуда не годятся (более того, я почти восхищаюсь такими котами), просто в моем понимании Котояма-сан — это такое свободолюбивое суперсущество, и все тут.

Или вот еще метафора: когда кто-то ведет себя гораздо спокойней, чем обычно, про него говорят «прямо как одолженный кот». Молодежь, правда, этого уже не понимает. Один молодой человек даже как-то меня попросил: «Не могли бы вы мне объяснить… я не совсем понимаю — зачем кому-то понадобилось одалживать кота?» И правда, зачем? К чему все это — идти к чужим людям, брать у них на время кошку? Может, это связано с народной медициной? Нет. Не связано. Все это для того, что избавиться от мышей. Если в доме жил кот, который искусно охотился, то соседи приходили к хозяевам и просили: «Мы страшно извиняемся, но не дадите ли вы нам ненадолго своего кота?» А кому охота работать в гостях?

Раньше в старых японских домах водилась уйма мышей, и кот был чем-то вроде отряда быстрого реагирования. Когда я был маленьким, наш кот, который время от времени убивал какую-нибудь мышку, обычно приходил ко мне похвастаться добычей. В общем, в доме кота ценили, и это обеспечивало ему особое, независимое положение. Так что в те времена Котояма-сан был индивидуалистом, профессионалом своего дела, невозмутимым представителем свободной профессии, и как-то даже дико было думать о том, чтобы учить его давать лапу. Да в этом и не было никакого смысла.

Однако в наше время мыши из домов, по крайней мере городских, повывелись — и смысл жизни Котоямы несколько изменился. Теперь он в большинстве случаев просто вызывающий умиление домашний питомец. Может, поэтому все больше становится котов, которые, пересилив свою природу, научаются давать лапу. Я почти уверен, что в Японии хотя бы раз в году проходит Всеяпонский кошачий симпозиум и на нем слышатся призывы типа: «Уважаемые коты и кошки! В это трудное время, в которое мы с вами не живем, а выживаем, не пора ли в корне пересмотреть общественное устройство? Не пора ли совершить революцию в собственном сознании?» И тогда по всей Японии, в темных уголках прихрамовых садов собираются Котоямы, складывают лапы на груди и сочувственно кивают: «И верно. Должно быть, пора».

Пусть все оно так, но если найдется хоть один, который ругнется с чувством и скажет: «Да вы чё?! Какое еще „дай лапу“?! Я что им, собака, что ли? Не смешите меня!» — вот такого Котояму я люблю! Так что держитесь, Котоямы, не сдавайтесь!

[Tolik_lt]

Тем не менее, когда меня фотографируют с животными, даже я — весь из себя скованный и напряженный — получаюсь на снимке удивительно расслабленным. Кошка ли, собака, кролик или лама — это не имеет значения. Если животное находится от меня на расстоянии не дальше вытянутой руки, я способен на вполне естественную улыбку. Обнаружил это я совсем недавно. Представляете, один и тот же человек, — но в зависимости от того, есть рядом животные или нет, выражение лица у него кардинально меняется.

[ODZER]

[ODZER]

Радио Мураками

Под чистым полем

Давно, когда я еще учился в университете, у западного выхода из станции «Синдзюку» не было ничего. Только не подумайте, что «ничего» в данном случае имеет какой-то особый смысл — скажем, «ничего достойного описания» или «ничего ценного». Там действительно ничего не было. Было только огромное пустое пространство, на котором теперь выросли небоскребы, офисные здания, гостиницы и башни токийского муниципалитета.

Может, так оно и лучше, не знаю… ну, хочется думать, что лучше, правда? Многие люди там теперь работают, делают покупки. Но что касается лично меня, Харуки Мураками, то я как-то не чувствую, не нахожу тут особого улучшения. Мне кажется, что пустырь был не так уж и плох. А если называть вещи своими именами, так даже и очень хорош.

Поскольку пустырь, невзирая на свою тогдашнюю пустоту, присутствовал в планах городской застройки, то уже в те времена под ним был построен подземный переход. Когда мне и моим сотоварищам по развлечениям было лень поздней ночью возвращаться из Синдзюку в общаги и съемные квартиры, мы — при условии, конечно, что сезон был подходящий, — зачастую тусовались прямо там, внизу под пустырем. Тогда в Японии еще не было такого количества бездомных, как сейчас, и мы, пара-тройка молодых лоботрясов, спокойно дожидались утра в туннеле. Это нас объединяло. К тому же там было чисто и безопасно.

Однажды один мой приятель, который мечтал стать фотографом, сделал мой фотопортрет. Черно-белый. На портрете мне 19 лет. У меня длинные волосы, я сижу, прислонясь к стене, на бетонной поверхности и курю сигарету. На мне неглаженая футболка с рукавом до локтей. Вид у меня очень угрюмый, типа: «Да мне ваще все пофигу, отвалите». Время съемки — три часа ночи, лето, если не ошибаюсь, 1968 года.

Приятелю эта фотография очень понравилась. Он ее увеличил и подарил мне на память. Я раньше уже писал, что фотографироваться очень не люблю. Но, честно говоря, этот снимок мне и самому нравится. Во-первых, мне кажется, что он дает мне возможность взглянуть на собственное «я» со стороны, увидеть и понять себя. Во-вторых, сквозь зернистость фотографии явственно проступает дух времени. Я довольно долго хранил у себя эту реликвию, но в конце концов она куда-то затерялась в бесконечной череде переездов.

Я прекрасно помню ту ночь, когда был сделан этот снимок. Рядом с нами понуро сидел на корточках тощий парень. Мы с ним разговорились. Он оказался учеником старшей школы «Татикава», в этом году заканчивал последний класс. «Не хочу домой возвращаться, — тихо сказал он, — Моя подружка залетела, да только не от меня». Не думаю, что его можно было как-то утешить, но помню, что мы с приятелем попытались это сделать. Вышло довольно неуклюже. Интересно, что с ним и его подружкой сейчас стало?

Когда выхожу на Синдзюку через западный выход, я всегда думаю: «Раньше здесь было только огромное пустое пространство». Вряд ли эта мысль что-то изменит, но все же…

[ODZER]

Радио Мураками

Сапсан из Центрального парка

Во время своего недавнего визита в Нью-Йорк я отправился на пробежку в Центральный парк. Было раннее утро. На проволочной ограде у пруда я заметил сапсана. Сапсан — это такая птица, и видел я ее до этого только в специальной клетке в зоопарке. Поэтому здорово удивился. Все-таки здесь не леса и не горы, а Центральный парк — самое сердце Нью-Йорка. Я даже — непроизвольно — потер глаза. Но ничего не поделаешь — это был самый натуральный сапсан. Однозначно. Я замер на месте, зачарованный его поблескивающим свирепым оперением и взглядом холодных и диких глаз. Невероятно красивая птица.

В Нью-Йорке я, как правило, останавливаюсь либо в Нижнем Манхэттене, либо в Мидтауне [60 - Мидтаун (Midtown Manhattan) — часть нью-йоркского района Манхэттен между 14-й улицей на юге и 59-й улицей и Центральным парком на севере.], неподалеку от Центрального парка. Вообще-то я предпочитаю Нижний Манхэттен, а точнее, тот край, где расположены книжные магазины и магазины подержанных пластинок. Но возможность утренней пробежки по Центральному парку зачастую перевешивает все остальное, и в результате я забираюсь в более высокие широты. Думаю, не будь в Нью-Йорке Центрального парка, меня бы в этой части Манхэтгена тоже не было.

Оказалось, что сапсанчик, от которого я все еще не мог отвести глаз, был здешней достопримечательностью. Вообще-то сапсаны гнездятся на скалистых обрывах, но если вдуматься, нью-йоркские высотки ничем не хуже, а в Центральном парке полным-полно всякой мелкой живности, пригодной в пищу, — птичек там или белок. Во всяком случае, мой сапсанчик, как мне показалось, вполне безбедно существовал в самом центре гигантского мегаполиса. Похоже, он был птицей семейной и даже растил птенцов. Конечно, не очень приятно, что пищей ему служат птички и белки, но что поделать — законы природы еще никто не отменял.

Вот он какой, нью-йоркский сапсан, устроивший на крыше небоскреба (красивое, кстати, слово) свое семейное гнездо. Я восхищен! И восхищение это усугубляется тем, что сам-то я ужасно боюсь высоты и никогда бы не смог жить так высоко. Вообще, люди, страдающие акрофобией, заведомо не подходят для того, чтобы быть сапсанами.

Добежав по дорожкам Центрального парка до Верхнего Манхэттена, я разворачиваюсь и бегу обратно в отель. В общей сложности протяженность моего маршрута километров десять. Замечательная дистанция. Воздух — свеж, светофоры движению не мешают. На дворе — осень, так что я почти не вспотел.

Принимаю душ, переодеваюсь и иду в кафе поблизости, где заказываю себе завтрак: оладьи с сосисками и яичницей. Попивая черный кофе, снова вспоминаю сапсана. Как он там, мой сапсанчик, хорошо ли позавтракал?

Я готов поспорить на что угодно — нет (и не может быть) дня прекрасней, чем тот, который начинается утренней встречей — глаза в глаза — с дивным созданием природы, сапсаном!

[ODZER]

Радио Мураками

Сказка о маленьком рогалике

Люди, которые ежедневно пользуются компьютером, не хуже меня знают, что на загрузку ему требуется время, иногда довольно значительное. Да и интернет тоже нередко подвисает, так что на поиски информации частенько тратится немало времени и усилий. Приходится сидеть перед экраном, не сводя с него глаз, ждать, раздражаться (ведь все без исключения удобные новшества обязательно порождают новейшие — и разнообразнейшие — неудобства)… В общем, мне стало интересно, чем люди заполняют это время. Вот вы, например, что делаете, пока ждете ответа от своего компьютера?

Я обычно сразу же отворачиваюсь от экрана, беру какую-нибудь книжку и забываю о компьютере. Он делает, что хочет, и я делаю, что хочу, — справедливость торжествует. Однако читать приходится урывками, так что серьезные и объемные вещи (например, «Бесы» Достоевского) не почитаешь — все-таки они для такого чтения не предназначены, но откровенно убивать время чтением случайных журналов тоже неохота. Я перепробовал немало жанров и в результате пришел к выводу, что в такой ситуации лучше всего подходят детские сказки.

Сейчас я читаю сборник английских, шотландских и ирландских сказок в переводе Ринтаро Фукухары. Эту книжку я случайно нашел на полке у кого-то из своих домочадцев. Начал листать, заинтересовался и постепенно — пока минуты ожидания наслаивались одна на другую — вчитался. Первое издание сборника вышло в 1954 году. Сейчас язык этой книжки кажется слегка устаревшим — читаешь и чувствуешь прелестный вкус настоящих детских сказок. «В маленьком домике на берегу ручья жили-были старичок со старушкой. Жили они весело, душа в душу. Никогда не ворчали, не бранились понапрасну. И дом у них был, и сад с огородом. И к тому — две коровы, сыты да здоровы, пять курочек и петушок. Еще была у них старая кошка и два ее котенка. Жили они, не тужили и были всем довольны».

Это начало одной из сказок. Создает настроение, правда? Сразу думаешь: а что там дальше? Даже те, у кого детство кончилось уже ох как давно, все равно сгорают от любопытства. А на самом-то деле сразу после этого вступления начинается рассказ о главном герое сказки, о маленьком рогалике. Довольные жизнью старичок со старушкой вынырнули из небытия на мгновение и исчезли навсегда. Выкинуло их из сказки, словно ветром сдуло, и преданы они теперь забвению. Ужасно странная история. В детских сказках такие «структурные» странности — дело обычное, и поэтому, сколько сказок ни читай, все равно интересно.

Это так здорово — сидеть, ждать, пока загрузится компьютер, и во время ожидания перелистывать страницу за страницей сборник детских сказок. Компьютер уже загрузился, но я не спешу закрывать книжку. А если кому-то интересно, что выпало на долю малыша рогалика, найдите эту сказку и прочитайте ее сами.

[ODZER]

Радио Мураками

Эстампы

У Клода Дебюсси есть фортепианный цикл под названием «Эстампы». Он состоит из трех частей: «Пагоды», «Сады под дождем» и «Вечер в Гренаде», каждая из которых — в импрессионистической манере — подробно живописует иноземные ландшафты. Это прекрасное произведение, и если представится возможность, обязательно его послушайте.

Будучи старшеклассником, я без конца слушал «Эстампы», записанные на пластинку, в исполнении Святослава Рихтера. Слушал снова, и снова, и снова. Так что в конце концов окончательно заездил пластинку, но зато запомнил цикл наизусть. Рихтер — пианист-призрак времен холодной войны — жил в Советском Союзе и на Западе практически не выступал. В первый раз он попал туда в 1960 году или что-то вроде того. Концерт, данный им в Италии, был целиком записан на пластинку. В том числе и мои любимые «Эстампы». Впрочем, все остальные вещи он тоже исполнил потрясающе.

В его манере исполнения, жесткой, но в то же время очень чувственной, присутствует потаенная тяжеловесная страсть. Такая, от которой даже становится жутко. В общем, эта манера не совсем подходит для произведений Дебюсси, но лично мне «Эстампы» больше всего нравятся именно в исполнении Рихтера.

Кстати, так как запись концертная, под конец слышны аплодисменты публики. Эти аплодисменты сами по себе произведение искусства. Сразу понятно, что имеешь дело с итальянцами: отзвук последней ноты еще едва уловимо витает над залом, он медленно тает и вот-вот исчезнет, и тут — великолепным откликом, достойным оперной арии, — воздух взрывают бешеные овации. Они — яркое свидетельство того, как глубоко и тонко почувствовала публика гениальность исполнителя. Это то, что можно назвать настоящими, образцовыми аплодисментами. Для меня они были неотделимы от «Эстампов», и моя память сохранила их наравне с музыкой.

И вот представьте, как-то раз наш класс повели на концерт одной известной японской пианистки. В программу, между прочим, входили и «Эстампы» Дебюсси. Прямо скажем, ее исполнение очаровывало не так, как рихтеровское, но была в нем своего рода элегантная прелесть. И вот, когда пианистка закончила играть, я, конечно же, зааплодировал. А так как я с головой был погружен в музыку, то — о ужас! — мои аплодисменты раздались именно в тот момент, в который они раздаются на пластинке с записью итальянских гастролей Рихтера. То есть тогда, когда «отзвук последней ноты еще едва уловимо витает над залом, медленно тает и вот-вот исчезнет». К тому же аплодировал я образцово, как в итальянской опере. И здорово опозорился. Это ведь не Италия, а Япония, так что, кроме меня, не нашлось ни одного человека, которому бы пришло в голову начать аплодировать именно в этот момент. Я чуть сквозь землю со стыда не провалился.

«Эстампы» в исполнении Рихтера я, бывает, слушаю и теперь и каждый раз, когда слышу аплодисменты в конце записи, вспоминаю тот ужасный случай и сгораю от стыда. В жизни есть множество восхитительных моментов, но и постыдных ничуть не меньше. И хорошо, что так. Ведь если бы наша жизнь была сплошным восхищением, мы бы очень быстро от нее устали. Правда-правда.

[ODZER]

Радио Мураками

Сжигаемо

Мне кажется, что писателей в общем и целом можно охарактеризовать как людей, которые уделяют слишком много внимания довольно-таки странным (и бесполезным) вещам и событиям. Иногда зациклишься на чем-нибудь и поневоле ходишь и думаешь: «Ну, почему? Почему снова фигня-то такая?!»

Например, в 1970 году феминистки, ратующие за полнейшее освобождение женщины, провели ряд акций, в том числе и по сожжению бюстгальтеров. Дело давнее, хотя вы об этом, возможно, тоже слышали. В тот день активистки собрались на площади, развели костер и принялись радостно швырять в него бюстгальтеры. В этом выражалась их позиция, гласившая: «Социально ограничивать женщину с помощью подобного рода приспособлений — позор!» Все это было заснято журналистами и быстренько растиражировано в СМИ.

Будучи мужчиной, я плохо себе представляю, насколько — с физиологической точки зрения — может ограничивать человека бюстгальтер. Но если ваша позиция того от вас требует, то в сожжении бюстгальтера, как мне кажется, ничего страшного нет. Так что с моей стороны — никаких претензий.

Меня волнует другое, а именно: были ли эти бюстгальтеры новыми, или феминистки уже успели ими в той или иной мере попользоваться? Не могу сказать, чтобы мысль об этом не давала мне заснуть по ночам, но знак вопроса тусклой тенью упорно маячит у меня за спиной. Ведь такие подробности в газетах не описываются (о таком в газетах вообще почему-то не пишут), и узнать, что там было на самом деле, нет никакой возможности. Но сдается мне, что эти бюстгальтеры все ж таки успели побывать в употреблении. Новые-то жалко сжигать, да и, честно говоря, я как-то не могу себе представить женщину, которая бы согласилась на такое бессмысленное расточительство.

С другой стороны, если я прав, то остается только посочувствовать несчастному бюстгальтеру. Жил он себе, не тужил, изо всех сил — как ему и полагается — выполнял (весьма достойно, я думаю) свои бюстгальтерские обязанности, и вдруг в один прекрасный день беднягу вытаскивают из шкафа, обращаются с ним как с законченным негодяем, полностью отрицают самый смысл его существования и в довершение всего на глазах народа бросают в полыхающий костер. Возмутительно! И хотя между нами, разумеется, нет никакого родства, но как-то само собой я начинаю сострадать ему, как родному.

Есть еще кое-что, чего я никак не пойму. Почему, спрашивается, активистки сожгли только бюстгальтеры, а вот корсеты, к примеру, не сожгли. Если исходить из того, что бюстгальтер ограничивает женщину, то уж корсет ограничивает ее никак не меньше (а может, даже и больше). Или я не прав?

Но нет, корсеты никто не сжигает, как, впрочем, и туфли на каблуках, и тушь для ресниц. Пострадали только бюстгальтеры. Быть может, бюстгальтер, являясь олицетворением некоего исторического перекоса, подобно доктору Живаго, должен следовать темными коридорами своей нелегкой судьбы, терпеливо снося все те немыслимые несчастья, которые выпадают на его долю? Бедняга! Вот чего бы мне точно не хотелось, так это стать такого рода «олицетворением». Уж поверьте.

Нда-а, я, конечно, понимаю, что сгоревшие тридцать лет назад бюстгальтеры вряд ли заслуживают столь пристального внимания, но то и дело о них вспоминаю и задумываюсь. Наверное, это оттого, что у меня много свободного времени…

[ODZER]

Радио Мураками

Весы

Вы любите весы?

Вот я спросил, а вы, наверное, подумали: «Весы — это же просто устройство для определения веса. При чем здесь „люблю — не люблю“?» И не только вы — так думает большинство людей. Впрочем, есть и другой подход: «Всегда, когда взвешиваюсь, я расстраиваюсь. Ненавижу эти весы!» И это, конечно же, несправедливо по отношению к весам, и я им от всего сердца сочувствую.

Признаюсь, я весы люблю. У меня их было несколько, и я никогда с ними не ссорился. Они молча проживали в ванной: стояли себе тихонечко в уголке и, только когда я их оттуда вытаскивал и вставал на них, чтобы взвеситься, издавали какой-нибудь звук, скажем «о-о-о» или «а-а-а». А потом я их снова задвигал в угол. И они мужественно и терпеливо все это сносили.

Всякий раз, когда смотрю на весы, я думаю: «Вот если бы я был весами, как бы я себя чувствовал? Какой была бы моя жизнь?» А впрочем, какая разница, ведь все равно я для весов ничего не могу сделать.

То, что я люблю весы, еще не означает, что я люблю ВСЕ весы. Точно так же, как с женщинами и одеждой, в отношениях с весами у меня есть определенные предпочтения. Например, мне очень не нравятся электронные весы. Знаете такие? Они еще пищат, когда фиксируют точный вес. Вроде и выглядят неплохо — компактные, аккуратные. И цифры на них крупные — легко разглядеть. Но как-то я им не доверяю. Потому что слишком уж они таинственные, как черный ящик, и понять, что там у них внутри происходит и как они работают, невозможно. А вдруг внутри этих весов живет маленький злобный гном? И когда я встаю на весы, он зевает и говорит: «Этот парень выглядит тяжеленьким, ну-ка, забабацаем ему 72 килограмма», и с этими словами начинает стучать по крошечной клавиатуре… Во всем, что касается подобных вещей, я очень подозрительный, вечно всех и вся подозреваю.

Больше всего мне нравятся старые весы, которые использовались раньше во всех овощных лавках. С помощью грузика, который можно двигать вправо и влево, достигается равновесие, а значение деления соответствует весу — очень простая конструкция. Правда, пока не приноровишься, процесс уравновешивания занимает довольно много времени, и к тому же таких весов уже почти нигде не осталось. А вещь сама по себе очень хорошая. Я как-то раз с середины декабря по середину января отдыхал на Гавайях (извините за подробности), и в спортзале, куда я ходил каждый день, были как раз такие, классические, весы, и я с ними подружился.

В Токио я питаюсь в основном в ресторанах и с тех пор, как прибавил в весе, никак не мог похудеть. Отдых на Гавайях был моим единственным шансом, так что я серьезно принялся за дело: сел на диету и начал заниматься спортом. И в результате похудел на три килограмма. Я твердо верю, что, когда худеешь, самое главное — подружиться с добросовестными и доброжелательными весами, но совершенно не уверен, что моя точка зрения найдет хотя бы одного сторонника.

[Molo]

Перше, що я прочитала з творів Муракамі це "К югу от границы, на запад от солнца". Мене настільки захопила книга, що коли я її закривала, мені здавалося, ніби я була на Місяці чи що. Відірватися від читання було важко.

Потім перечитала ще декілька його романів, в тому числі і Охоту на овец, Хронику заводной птицы (доречі, уривок, де монголи катували одного з героїв, я читала декілька днів по пару рядків - настільки моторошно було це уявляти). А зараз маю зізнатися, що всі ці твори перемішалися в мої голові, і про що йдеться в кожному з них, я зразу і не згадаю ))

Але можу впевнено сказати, що Муракамі мені "пішов".

[ODZER]

Радио Мураками

Странный зоопарк

Я очень люблю зоопарки, поэтому, где бы ни оказался — особенно за границей, — обязательно иду взглянуть на зоопарк (конечно, если он там есть). Вот и получается, что на своем веку я их повидал ого-го-го сколько.

В зоопарке китайского города Далянь я наткнулся на клетку с табличкой «кошка». В небольшом вольере действительно спала кошка. Самая обычная. «Ну надо же!» — подумал я и стал пристально вглядываться в спящее животное, но, как ни старался, ничего особенного в ней углядеть не смог: от кончика хвоста до кончиков ушей это была самая обычная полосатая кошка рыжего окраса. Поскольку я никуда не спешил, то простоял у клетки, наблюдая за животным, довольно долго. Кошка, свернувшись калачиком, все спала и спала и просыпаться, похоже, не собиралась. Казалось, она спит так уже целую вечность.

Мне и самому было непонятно, почему я так долго стою перед самой обычной клеткой и так пристально смотрю на самую обычную спящую кошку. Спрашивается: стоило ли ради этого ехать в Китай? Я думаю, что стоило. Это была отличная кошка! Понятно, что кошки спят везде одинаково. Но разве часто представляется возможность увидеть кошку, у которой есть собственная клетка в зоопарке? Стоя у этой клетки, я в полной мере прочувствовал, как велик и непонятен Китай.

А в Миланском зоопарке я долго играл с медведем. С большим черным медведем, который ел листья.

Я стоял у клетки и смотрел, как этот медведь с аппетитом поедает листья, сорванные порывами ветра с растущих неподалеку деревьев. Я решил поучаствовать в процессе: сорвал с какого-то дерева лист и кинул его в клетку. Медведь встал на задние лапы, передними ухватил мой лист и отправил его себе в пасть. Выглядел он при этом очень мило.

В тот день я опять-таки никуда не спешил (я вообще редко куда-нибудь спешу), поэтому в течение получаса, если не дольше, я срывал листья с деревьев поблизости и один за другим протягивал их медведю. Я примерно представлял себе, что он чувствует, — у меня ведь тоже бывают дни, когда мне очень хочется овощного салатика. В зоопарке почти никого не было. Здорово, что мне удалось скормить медведю столько листьев. Надеюсь, у него не болел потом живот.

В одном из романов Курта Воннегута рассказывается о мужчине, которого инопланетяне похитили и поместили в зоопарк [55 - Имеется в виду роман «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» Курта Воннегута.]. На его клетке (или, вернее, на стенке его спальни со стеклянными стенами) висела табличка «землянин», и все жители планеты пришли на него посмотреть. Потом к нему еще подсадили «самку» — восхитительную блондинку… Я это просто так, к слову вспомнил. Но вообще-то мне иногда кажется, что было бы полезно попробовать разок посидеть в клетке. А вы как думаете? Никак? Значит, я и вправду какой-то странный.

[ODZER]

Радио Мураками

В небе над Родосом

Возможно, я не прав, но мне кажется, что бывают в жизни такие моменты, когда мы вплотную приближаемся к смерти. Случаи, когда люди подвергаются смертельной опасности, не редкость, но речь не об этом. А о том, что иногда, без всякой видимой на то причины, вдруг осознаешь, что смерть — вот она, совсем рядом.

Обычно мы живем, особо не задумываясь о том, что умрем (ведь если об этом постоянно думать, то сил на жизнь уже не хватит). Но потом вдруг что-то происходит, и ты чувствуешь на загривке холодок — дыхание смерти. И сразу становится ясно, что, хоть мы и воспринимаем свою жизнь как нечто само собой разумеющееся, обедаем рисом и рыбой, шутим сами и смеемся шуткам окружающих, но стоит ветру подуть чуть в сторону, и мы — как мимолетное виденье — исчезнем и следа от нас не останется. И как только мы это осознаем, мир вокруг нас пусть на время, но полностью преображается.

Однажды в Греции, когда я летел на маленьком двухмоторном самолете, мне довелось испытать это чувство. Наш самолет больше всего походил на хлипкую консервную банку из-под сардин. Мне как-то говорили, что именно благодаря простоте устройства с машинами этого типа аварии случаются очень редко. Может, оно и так, но когда мы заходили на посадку в аэропорт Родоса, по неизвестной мне причине неожиданно заглохли оба мотора. Впрочем, ни стюардесса, ни сидевшие в салоне пассажиры не выглядели обеспокоенными, и я решил, что, наверное, у этих самолетов просто такая особенность и ничего страшного не происходит.

После того как заглохли моторы, наступила тягучая тишина. Только еле слышно гудел за бортом ветер. В этот осенний полдень на небе не было ни облачка. Ничто не мешало любованию величественным видом. Внизу под нами с одной стороны проплывали неровные гряды гор, сосновые леса, вереницы белых домиков, а с другой — сияло на солнце Эгейское море. Я парил в вышине. Над всей этой нереальной, недосягаемой красотой.

Наш жизненный опыт можно уподобить вязанке хвороста, только вместо сучьев в нее крепко увязаны важные для нас события. И пока я летел в тишине над Родосом, у меня возникло такое ощущение, что веревка, стягивающая мою вязанку, непонятно почему вдруг развязалась. Если бы мне в этот самый момент сказали, что я сейчас умру, я бы даже не удивился. Ну умру, и что? Привычный мне мир рассыпался, а новый двигается вперед уже без меня. Я словно бы сделался прозрачным, бесплотным. От меня остались только пять разрозненных чувств, и больше ничего. И теперь, махнув рукой на недоделанные дела, я прощался с уходящим от меня миром. Это было очень странное ощущение погружения в бесконечную пустоту.

Но тут заработали моторы, и сразу все вокруг наполнилось шумом. Самолет сделал большой круг и взял курс на посадочную полосу. Потерянные было плоть и кровь вернулись ко мне, и я ступил на остров Родос самым обычным туристом. Потом, как и подобает живому и не собирающемуся умирать существу, я перекусил в рыбном ресторане, выпил вина и отправился в гостиницу отдыхать. Но смерть как некое шестое чувство осталась во мне и никуда не делась и по сей день.

И когда размышляю о смерти, я всегда вспоминаю пейзаж, увиденный мной тогда из окна самолета. Честно говоря, я почти уверен, что какая-то часть меня умерла. Тихо-тихо. В небе над Родосом.

[ODZER]

Радио Мураками

Куча проблем

Незадолго до того, как мне исполнилось тридцать, я внезапно решил: «Напишу-ка я роман». И написал. И за этот роман мне присудили премию. Так что ученических, ранних произведений у меня вроде как и нет. С самого начала я производил законченный «литературный продукт». По молодости это казалось закономерным и не напрягало, но теперь я думаю, что был в те времена излишне самоуверенным и наглым.

Когда из издательства сообщили о премии, я поехал в Отаву [28 - Отава — район Токио, где находится большинство мелких и средних частных предприятий.] на встречу с ответственным редактором. После встречи с ответственным пошел на прием к главному. Тот сказал: «С романом куча проблем. Но старайся, пиши еще». С таким видом, будто сплюнул какую-то дрянь, попавшую в рот. А я подумал: «Вот сволочь, будь он трижды главным из главных, кто ему дал право так со мной разговаривать?» В подобных ситуациях всегда появляются такие мысли.

Дело в том, что роман «Слушай песню ветра» стал причиной внутрииздательского скандала. Многие считали, что «эту бесконечную болтовню вообще нельзя назвать литературой». Возможно, правда была на их стороне. Но я считал, что если они все-таки — пусть неохотно — решили дать мне премию, можно было бы постараться и создать хотя бы видимость добросердечного отношения. Это ведь не очень трудно, правда?

Говорят, время лечит. Теперь, сидя в садовом кресле и провожая закат, я начинаю понимать, что со мной самим и моими романами всегда была куча проблем (да и сейчас они никуда не делись). Думаю, что когда человек с кучей проблем пишет романы с кучей проблем, то глупо удивляться, что на него показывают пальцем. Эта мысль меня успокаивает. Когда на меня и мои опусы в очередной раз кто-то набрасывается с разгромной критикой, я с полным правом могу сказать: «Вы уж извините, но у меня всегда была куча проблем». Понимаю, что сравнение никуда не годится, но тайфун или землетрясения тоже здорово осложняют жизнь. И никто их не критикует. Да и что можно сказать, кроме как: «Ничего не поделаешь, тайфун — это тайфун»? Вот так и со мной. Ничего не поделать.

Пару дней назад мне пришло письмо из Германии, из редакции одной газеты. Незадолго до этого на немецком телевидении в популярной литературной передаче обсуждался перевод романа «К югу от границы, на запад от солнца» [29 - Известный скандал: выяснилось, что немецкий издатель, дабы скорее выпустить книгу, переводил ее не с японского оригинала, а с английского перевода.]. Известная женщина-критик Зигрид Лёфлер [30 - Зигрид Лёфлер — литературный критик и автор выходящего в Берлине журнала «Литературы» («Literaturen»).] высказалась следующим образом: «Такого рода вещи вообще не должны обсуждаться в этой программе. Это не литература, а фастфуд». В ответ восьмидесятилетний председатель, ведущий программы [31 - Марсель Райх-Раницкий, ведущий программы «Литературный квартет».], принялся горячо защищать роман (а заодно и меня). В результате фрау Лёфлер окончательно вышла из себя и со словами «чтоб я еще когда-нибудь приняла участие в этой отвратительной программе» покинула место постоянного комментатора, которое занимала в течение двенадцати лет. В письме из газеты спрашивали, что я по этому поводу думаю. А по мне, так это просто лишний повод еще раз предостеречь всех и каждого: проблем со мной — куча, и ничего тут не поделаешь.